У возможного преемника Лукашенко будет сильное искушение дистанцироваться от предшественника
Интервью аналитика BISS Ивану Лаврентьеву для журнала Edasi (Эстония)
25 марта в Беларуси отмечали День воли и после зимней паузы возобновились протесты. Мы поговорили о специфике белорусских протестов, их контексте и перспективах с Вадимом Можейко (31). Вадим – аналитик Белорусского института стратегических исследований (BISS). Получил степень PhD по культурологии, в прошлом – доцент Белорусского государственного университета физической культуры, откуда уволился в январе 2021 года в знак протеста против действий властей.
Парадоксальный вопрос: когда у нас День независимости, то проводятся всякие парады-приемы-церемонии. А что такое День воли или День независимости в Беларуси?
В Беларуси действительно очень интересная история Дня независимости. После краха Советского Союза День независимости был назначен на дату подписания декларации о суверенитете. Но для Лукашенко эта дата была некомфортной, потому что она символизировала независимость от Советского Союза, от Москвы. В 1990-е Лукашенко во многом выезжал на реваншистско-советской риторике про дружбу с Россией, поэтому дата была заменена на 3 июля – День освобождения Минска в 1944 году. Это довольно неочевидно – например, этот день празднуют и в <расположенном на западе страны> Бресте, который все еще был под фашистской оккупацией. Официальный праздник проводится в советском стиле: с парадами и с вождем на трибуне в каких-то непонятных погонах генералиссимуса.
В то же время, 25 марта всегда было праздником неофициальным и его празднование сильно зависело от того, какие политические настроения в целом были в стране. Изначально, в 1990-х 25 марта было важным праздником для про-национальной оппозиции, для Белорусского народного фронта (который на момент конца 1980-х подобен Странам Балтии, где везде были свои национальные фронты) и этот праздник неизбежно изменился из-за текущей ситуации. В 1990-е он регулярно заканчивался столкновениями с милицией, когда силовики пытались препятствовать каким-то шествиям и все 2000-е тоже оставался праздником оппозиции, которая не могла устраивать публичных мероприятий в городе, либо они устраивались в ограниченном формате. С точки зрения Лукашенко и его элиты это никак не ассоциировалось с Днем независимости.
Самый яркий переломный момент случился три года назад, в 2018 году, когда праздновали столетие Белорусской Народной Республики, и это все проходило на волне внутриполитической либерализации и процессов мягкой белорусизации, когда власть пыталась включить в свою повестку национальный дискурс и показать, что можно говорить на белорусском языке и любить белорусские символы, и при этом быть сторонником Лукашенко. Тогда разрешили устроить большой концерт в центре Минска, все это делали общественные организации и оппозиционные партии. На него по разным оценкам пришли от 20 000 до 50 000 человек. Сейчас мы видим, что
25 марта вновь становится праздником для противников Лукашенко, которых теперь большая часть общества.
Снова становятся актуальными рассказы о том, что это за день и почему он важен. Мы видели, что в августе 2020 года к противникам Лукашенко присоединилось очень много людей, которые раньше были не очень в курсе истории и деталей.
Когда мы договаривались об интервью, вы сказали, что 25 марта возобновляются протесты и возможно будут перебои с интернетом. Как это устроено?
Технически блокировки интернета возможны не полностью, но в серьезном объеме. Белорусские власти это активно делали в августе в день выборов <президента> и после него, и точно так же активно делали это во время протестных маршей. Это делается для того чтобы предотвратить коммуникацию между участниками. Специфика белорусских протестов в том, что они децентрализованы и нет каких-то лидеров, которые шли бы во главе колонн. Даже такие лидеры, как Мария Колесникова (когда она была на свободе), когда она ходила в толпе, ее радостно приветствовали, но она никому не указывала и не могла сказать: идите туда или не идите. Поэтому вся координация происходит в социальных сетях, в первую очередь в Телеграмме, и власти пытаются этому препятствовать. В день выборов 9 августа не было вообще никакого доступа к мобильному (но часто также и к домашнему) интернету, люди не знали, что происходит. С этим связана взрывная популярность Telegram в Беларуси, поскольку Telegram с включенным VPN и прокси – единственная возможность нормально выйти на связь.
Мне кажется, многие люди как внутри Беларуси так и за ее пределами в качестве своеобразного лидера протестов воспринимают не политиков, а Telegram-канал NEXTA, ставший главным медиа протеста.
Если раньше NEXTA был одним из популярных каналов, то с августа его рост перешел на новый уровень. Несмотря на некоторый отток пользователей, NEXTA остается крупнейшим русскоязычным Telegram-каналом в мире. NEXTA была, по сути, единственным местом получения новостей: обновления выходили каждые пару минут и не было никакой другой возможности узнать о происходящем вокруг. У NEXTA есть своя специфика: его делают люди достаточно молодые, естественно, в вынужденной эмиграции. И иногда стиль и вкус специфичны, довольно крикливы. В принципе, сам ведущий канал NEXTA Степан Путило говорил в интервью <популярному российскому журналисту> Юрию Дудю, он не против быть контр-пропагандой и считает это нормальным. Это морально неоднозначная позиция. Например, силовиков постоянно описывают с применением тюремно-гомофобной риторики. Понятно, что хочется плохо сказать о силовиках, но стоит ли это делать именно так? Люди пользуются каналом не потому что очень любят и доверяют, а потому что это влиятельный игрок.
Протесты возобновляются после довольно продолжительной паузы. Как она повлияла на настроение людей и готовность людей выходить на улицы?
После холодной и долгой зимы без протестов многие люди разочарованы. Конечно, уже нет той динамики, которая была осенью. По сути, все нужно делать заново. Во-вторых, было бы наивно думать, что страх никак не влияет на ситуацию. Режим использовал эту паузу для усиления репрессий. Если смотреть на статистику политзаключенных, арестованных, прошедших арест на сутки, пострадавших от насилия, от пыток – то количество жертв больше, чем, например, за 10 лет военного режима в Польше, больше Пражской весны. По сути, такое насилие в Восточной Европе можно сравнить только с временами Второй мировой войны. Это общество запугивает. Белорусы, конечно, невероятные, но все-таки не роботы (смеется). Кто-то сидит за решеткой, кто-то был вынужден уехать из страны после обысков или угроз.
Как ни парадоксально,
белорусский протест никогда не был нацелен на то, чтобы силовым образом сместить режим.
И когда в середине августа Лукашенко бегал с автоматом, и было видно, что он боится, что толпа пойдет на штурм Дворца независимости, а в толпе было видно, что никто вообще не собирался его штурмовать. У людей украли победу на выборах. Люди чувствовали, что их большинство, и они вышли на улицы, чтобы это доказать. Все это увидели, как в Беларуси, так и в мире. Зачем выходить во второй или третий раз – нас большинство, мы это уже знаем. Акции будут, но столь массовые, как 16 августа – такое мы увидим только в день свержения Лукашенко. Исторические события каждый день не случаются.
В прошлые годы после выборов оппозиционные кандидаты, журналисты и активисты имели тенденцию пропадать, оказываться в тюрьме или в эмиграции. На сей раз репрессии носят очень массовый характер и касаются “простых людей”.
Белорусский режим не сделал для себя ничего нового: после выборов 2010 года и людей избивали на площади, и за решеткой оказалось восемь из десяти кандидатов <в президенты>. Чем больше мобилизация, тем на большую часть общества выпадают эти репрессии. Во многих интервью люди сейчас говорят: я понимал, что все плохо, но это касалось какой-то маленькой части, а сейчас это может коснуться каждого. Бывают абсурдные истории, что женщину задерживают, потому что она идет в красном, а красно-белый – это же протестный цвет, надо задержать (бело-красно-белый национальный флаг и исторический герб “Погоня” стали одними из основных символов протестов – И. Л.). К пикетированию и незаконным массовым акциям приравняли вывешивание флага у себя на балконе или в окне квартиры, хотя это ведь не общественное место. Несмотря на их фантастический характер, репрессии все же коснулись не всех, а меньшинства. Основной эффект – максимальное прояснение ситуации для всех, больше нельзя закрывать глаза и игнорировать происходящее. Система готова убивать, пытать, строить концлагеря.
Как много вообще известно о людях, которые находятся в тюрьме?
Этот год показал очень важную и эффективную работу правозащитников. Теперь многие знают, что эти ребята всегда будут работать, что бы ни произошло. Это позволяет очень хорошо документировать происходящее: ведутся списки политзаключенных, которых уже под 300. И это только те, кого официально признали политзаключенным, а есть ведь еще множество других ситуаций. Есть люди известные, но есть и совершенно случайные. Если листать списки, то можно найти, скажем, женщину из региона, работавшую медсестрой, участвовала в протестах после выборов, оказалась за решеткой и сидит там до сих пор, а дома ее ждут дети. Таких историй масса.
Условия разные, но ничего хорошего там нет: холод, отсутствие личного пространства, отсутствие нормальной еды и средств гигиены. Наиболее жесткие условия касаются тех, кто задержан на короткие сроки: те, кто подвергались избиениям, пыткам. В ООН были представлены документы с подтверждением более 500 случаев задокументированных пыток.
Во всем остальном мире темой номер один был коронавирус. Как он влияет на происходящее в Беларуси?
Официальная статистика очень оптимистичная, ей доверять невозможно. Все видели заявления Лукашенко про то, как надо лечиться хоккеем, трактором, белыми козочками и т.п. Такая информационная политика власти приводит к тому, что люди не воспринимают вирус всерьез. Людей могут отказаться обслуживать в магазинах, если они без маски, но это часто приводит к формальному отношению: надел на кассе маску, а потом снял и ничего с этим человеком не сделать. Экономисты рассчитывали избыточную смертность за прошлый год, которая исчисляется десятками тысяч человек. Коронавирус – это еще одно отражение того, как белорусской власти совершенно наплевать на жизнь своих граждан, они могут умирать от вируса, их можно убивать на улицах и в тюрьме. Такое отношение власти очень сильно подстегнуло протестную мобилизацию людей, потому что всем стало ясно: в критической ситуации можно рассчитывать только на себя и своих близких, на общественные структуры, но не на власть.
Отдельно стоит отметить, что совершенно невозможно защищаться от COVID-19 арестованным или находящимся в тюрьме, и люди массово болеют. Я сам тоже коронавирусом переболел и подозреваю, что заразился от человека, который вышел из тюрьмы. Надо, наверное, уточнить: когда говоришь в Беларуси «вышел из тюрьмы», всем понятно, что речь идет о задержанных по политическим мотивам. Наверное со стороны это звучит как-то сомнительно. Но нет, в тюрьмах сидят самые приличные люди.
Зимой были попытки со стороны властей создавать какие-то псевдо-демократические структуры и активнее говорить о транзите власти. Как их воспринимают люди?
Разговоры про конституционную реформу и транзит власти оживились еще в августе и, конечно, только по причине протестов. Понятно, что Лукашенко транзита не хочет, и власти не понимают, каким образом он может быть организован. Наверное, для Лукашенко наиболее приемлем вариант Казахстана и Назарбаева: уходить не уходя. Но
Назарбаев делал это в условиях политической стабильности и его авторитет не оспаривался. В Беларуси ситуация прямо противоположная.
Каким бы ни был ставленник на место Лукашенко, у него будет огромное искушение дистанцироваться от Лукашенко, лишить его последних рычагов власти. В этом смысле у Лукашенко нет никакой подходящей фигуры или сценария. Все процессы, которые идут – они совершенно имитационные. Создана, якобы, конституционная комиссия, куда входят маргинальные личности. Если в России с голосованием по конституции была одна главная поправка <про сроки президента> и всякая мишура, то у нас пока непонятно, что же главное, и обсуждается всякая мишура.
Многие наблюдатели отмечали, что на фоне протестов и нестабильности крайне сильно возросла и продолжит расти роль России в Беларуси. Так ли это?
Во-первых, это касается официальной внешней политики. В условиях непризнания Лукашенко нормальными странами, вся активность белорусского МИДа свелась к России. Все встречи Лукашенко с лидерами государств свелись к встречам с Путиным. По сути, весь другой вектор внешней политики заняла Светлана Тихановская, которая как раз очень активно встречается с западными лидерами.
Второе – это вопрос финансов. Нигде в других источниках сейчас получить деньги для белорусской власти невозможно. А экономический кризис будет определять события в Беларуси в ближайшее время. Кризис нельзя побить милицейскими дубинками. Лукашенко не нужны российские войска или силовики. Ему хватает силовиков, не хватает денег. Здесь отличие от случая Украины и Януковича в 2014 году: тогда часть денег выдали, а сейчас Россия крайне неохотно дает Лукашенко деньги. Проводившиеся социологами опросы показывают сильное падение симпатий к России среди белорусов. По сути, Россия расплачивается своей поддержкой за поддержку Лукашенко. Россия поддерживает непопулярного в Беларуси политика, и как следствие, меняется отношение к России. Белорусы не любят Лукашенко и тех, кто его поддерживает. Так что России удалось при помощи денег зафиксировать ситуацию, но изменить ее и склонить Лукашенко к транзиту ей не удается.
Светлана Тихановская недавно приезжала и в Таллинн. Чем, помимо декларативных заявлений наших ведущих политиков, мы и другие западные страны сейчас могут помочь народу Беларуси?
Светлана Тихановская была и остается символом, а не политиком. Символическая поддержка важна, потому что белорусы видят, кого поддерживает Европа, и это позитивно сказывается на отношении к европейским странам. Важно добиваться того чтобы экономическое давление на режим Лукашенко усиливалось. Необходимы договоренности о будущем сотрудничестве и будущей поддержке. Имеющиеся экономические проблемы никуда не денутся, и очевидно что понадобится помощь по реформированию страны и государственного аппарата, экономики. Также важно поддерживать независимых журналистов, гражданских активистов и правозащитников. Еще упомяну работу на международных площадках: ООН, ОБСЕ, чтобы они были местом поддержки белорусского народа, а не местом легитимации режима Лукашенко.
Что будет дальше? Вы оптимист?
В августе на фоне беспрецедентных протестов казалось, что это вопрос нескольких месяцев. Конечно, финал будет хорошим. Экономику нельзя репрессировать. Экономические проблемы неизбежны и они будут подтачивать ситуацию. К сожалению, будут новые жертвы: будут аресты, избиения. Боюсь, будут и те, кто будет убит силовиками. Но это та цена, которую платит белорусский народ за свою свободу. Я знаю в истории много диктаторских режимов, которые хотели бы править вечно, но не знаю ни одного, которому бы это удалось.
Впервые опубликовано в Edasi на эстонском языке
Photo by Jana Shnipelson
