Выборы прошли абсолютно предсказуемо для большинства наблюдателей – Александр Лукашенко получил 83,5% голосов избирателей, а его конкурентам досталось менее 5% каждому. На втором месте оказался кандидат «против всех», а Татьяна Короткевич — получила третье место.
Все как обычно: Центризбирком пропел “the winner takes it all” под заготовленную фонограмму, международные наблюдатели отметили робкий прогресс по сравнению с 2010 годом, но в целом в процедуру и результаты выборов так и не поверили. Единственный вопрос — почему власти понадобилось побеждать с такими спецэффектами: обосновать цифру 83.5% сложнее, чем, скажем, 60%, в которую поверить было бы легче.
Факторов тут несколько. Первый — совершенно банальный: белорусская власть никогда добровольно не шла на какие-либо уступки, оставляя пространство для маневра на тот случай, когда уступать все же придется. И Лукашенко победил со счетом 83.5% потому, что и при ней мог добиться всего того, чего добился.
Второй — действует инерция: выигрывая последующие выборы со счетом существенно ниже предыдущих, власть показывает, что стала менее популярной.
В-третьих, подобный результат позволяет не реформировать политическую систему: власть может не кооптировать контрэлиты, аргументируя это тем, что контрэлит по сути не существует (до 5% у альтернативных кандидатов – это слишком низкий результат, чтобы говорить о представительстве какой-либо влиятельной группы).
Вдобавок к этому, очевидно, была сделана ставка на демонстрацию максимального единства нации перед лицом экономического кризиса. Вероятно, власть как никто иной хорошо понимает реальное состояние дел в экономике и знает, что без непопулярных мер не обойтись. И дело тут не в том, что Лукашенко решился на структурные реформы (само слово “реформы” для него скорее ругательное — так называлась эпоха начала 90х, которая отняла у людей благосостояние и помогла ему вырвать власть из рук оппонентов из номенклатуры, пережившей распад СССР). Если привести аналогию из гражданской авиации, в ситуации турбулентности, в которую Беларусь влетает, по мнению летного экипажа, белорусы не только должны быть пристегнуты к самолетным креслам, но и постоянно хлопать экипажу. В итоге, это призвано создать некоторую иллюзию безопасности: пилоты поверят в то, что пассажиры им доверяют, а пассажиры поверят в то, что экипаж в курсе, куда лететь и как заходить на посадку.
В-четвертых, судя по проценту, набранному Татьяной Короткевич, власть пока что не видит смысла в создании фасадной демократии путем развития партийной системы и появления системной оппозиции в парламенте. Примечательно, что во время избирательной кампании произошел раскол в рядах оппозиции на две группы. В авангарде первой была Татьяна Короткевич. Это группа желающих стать «системной оппозицией», т.е. занять оппозиционную роль в рамках существующего режима и добиваться изменений ряда государственных политик, не замахиваясь на смену самого режима, или не говоря об этом в лоб. Вторая группа — это несистемная оппозиция, цель которой состояла и состоит в смене режима. В рамках второй группы также не было консенсуса: А. Лебедько и С. Калякин попытались собрать подписи, но, не сумев этого сделать, начали совместно с В. Некляевым и Н. Статкевичем убеждать общество в том, что «игнор» является лучшей из возможных стратегий борьбы с Лукашенко (чем “игнор” отличается от “бойкота” и как это должно привести к победе, внятно объяснено, правда, не было). При этом системная оппозиция (которая, к слову, так и не стала системной) поспешила отречься от несистемной, а несистемная отреклась от “системной”, но так и не осмелилась позвать народ на Плошчу.
В общем, несмотря на умеренную и конструктивную риторику во время избирательной кампании Татьяне Короткевич указали на ее реальное место в белорусской политике, поставив ее в результатах голосования после кандидата «против всех». С таким итогом Короткевич и кампания «Говори правду» вряд ли могут претендовать на вход в политическую систему как выразитель мнения несогласного меньшинства. Однако для конструктивной «оппозиции Его Величества» (по аналогии со средневековой Британией) все же может образоваться ниша в новых раскладах, если власть действительно начнет реформы и ей потребуется разделить ответственность за болезненные последствия этих реформ с кем-то, кто наиболее активно этих реформ требовал. Руководствуясь такой логикой, команда Короткевич может рассчитывать не только на проведение в парламент своих представителей, но и на некоторые не ключевые позиции в государственных органах: вряд ли у власти найдутся аргументы против услуг волонтеров, которые готовы стать камикадзе.
В-пятых, руководство Беларуси, видимо, сделало ставку на то, что Европейский союза и Запад в целом, учитывая международную обстановку, будут продолжать политику нормализацию отношений с Беларусью, независимо от того, с каким процентом победит действующий глава государства. Ведь именно он является гарантом стабильности страны (на фоне нестабильности в Украине) и курса на нейтралитет по отношению украинского кризиса. Главное, что беспокоит сейчас Брюссель – это отсутствие в Беларуси репрессий против оппозиции, поскольку это создаст негативную картинку в западных СМИ и, как следствие, давление общественного мнения на лиц, принимающих решения. Именно поэтому Минск так старался избежать любых эксцессов в день голосования и терпел несанкционированные акции оппозиции накануне выборов.
Результаты выборов и данные независимого наблюдения дают основание предполагать, что итоговый доклад миссии БДИПЧ ОБСЕ, на который обычно опирается ЕС в своей оценке выборов, будет неблагоприятный – выборы не будут признаны демократическими и соответствующими стандартам ОБСЕ. Об этом уже можно было судить и по предварительным заявлениям международных наблюдателей, сделанным 12 октября на пресс-конференции. Однако вполне вероятно, что, как и в 2008 году, в докладе будут отмечены некоторые положительные изменения, что, вместе с недавним освобождением политзаключенных, и даст повод Европейскому союзу приостановить действие санкций[1] в отношении белорусских чиновников и предприятий и продолжить процесс нормализации, в котором сейчас заинтересованы обе стороны.
Кроме фактора Украины и новой «холодной войны» между Западом и Россией важными причинами заинтересованности в улучшении отношений с Минском является осознание неэффективности всех предыдущих попыток демократизации Беларуси извне, а также слабость белорусской оппозиции как политического игрока, на которого мог бы опереться Евросоюз в своей политике по отношению к Беларуси. Поэтому Брюсселем сделан выбор в пользу расширения контактов и сфер сотрудничества с белорусским правительством – единственным актором, принимающим решения в Беларуси. Об этом свидетельствует и резкое сокращение финансовой поддержки для оппозиционных организаций и групп.
В то же время, вряд ли стоит ожидать от вновь избранного президента осуществления полномасштабных структурных реформ, как этого хотел бы Запад. В Минске структурные реформы воспринимают скорее как политическую угрозу, а не как средство решения проблем в экономике. Поэтому следует ожидать скорее точечных преобразований в тех сферах, где не проводить их просто невозможно (например, убыточные предприятия) и где это не вызовет негативных политических последствий для властей. Этот процесс может затянуться на долгие годы и будет во многом зависеть от внешнеэкономической конъюнктуры и готовности России поддерживать Беларусь в прежнем объеме.
[1] Европейские дипломаты уже анонсировали «заморозку» санкций, но решения об этом Совета ЕС на момент написания статьи еще не было.