Все режимы стареют. Власти боятся потерять контроль и пытаются снова закручивать гайки. Но это уже больше похоже на запаздывающий «авторитаризм».
В связи с 9-ой годовщиной смерти Виталия Силицкого, первого директора BISS, публикуем текст Эндрю Уилсона* в рамках серии "Выборы-2020 через призму идей Силицкого" (подробнее об идее - здесь).
Помню, как мы с Виталием выпили пару кружек пива в Праге в 2009 году. Поводом был запуск Евросоюзом программы Восточного партнерства, но на самом деле мы смотрели полуфинал Лиги Чемпионов, матч между «Челси» и «Барселоной». Все зрители были зациклены на «Челси», которые безжалостно атаковали и четыре раза в истерике апеллировали к судье о нарушении. Мы с Виталием сошлись во мнении: «Ты же знаешь, что будет дальше — «Барса» сделает один удар по воротам, забьет гол и пройдет дальше». Именно так и произошло.
Силицкий спрогнозировал повышение уровня авторитарного управления
Это не просто воспоминание, это еще и жирная аналогия. Всегда нужно смотреть на то, что делают обе стороны. В 2000-х было много разговоров о волне «модульных» или имитационных цветных революций в бывших коммунистических государствах. Несмотря на то, что множество дискуссий было посвящено монолитности режима и его способности к принуждению, изначально большая часть внимания была на стороне революции — исследователей больше волновали триггеры протеста, то есть обстоятельства и ресурсы, необходимые протестующим для достижения успеха.
Однако, с точки зрения Виталия, в Беларуси два года между Оранжевой революцией в Украине в 2004 году и «джинсовой революцией» в 2006 году были настолько же спланированы властью, насколько и оппозицией. Беларусь стала испытательным полигоном для того, что российские политтехнологи вроде Глеба Павловского открыто называли новым поколением «контрреволюционной технологии».
Виталий был прав.
С 2004 года постсоветский регион застрял в цикле: колониальная цветная революция против российской контрреволюции.
Протестные импульсы продолжают возникать именно потому, что повестка дня 2004 года остается невыполненной. В то же время можно с уверенностью утверждать, что повышение уровня авторитарного управления в постсоветских государствах после Оранжевой революции было такой же важной тенденцией, как и «модульные революции».
Нехитрые секреты превентивного авторитаризма
Ключевые концепции Виталия — «превентивный авторитаризм» и «авторитарный интернационал» — были пророческими. Что мы можем сказать о них сейчас?
Как писал Виталий, превентивный авторитаризм требовал пристального внимания как к внутренним, так и к внешним вызовам.
Что касается внутренних факторов, то белорусским властям повезло: они предвидели эти факторы еще до 2004 года. Власти сумели остановить угрозу народного протеста в 2006 году путем подавления внутреннего плюрализма в период второго официального срока Лукашенко в 2001—2006 годах, особенно во время кампании против негосударственных организаций в 2003—2005 годах. Протесты после выборов 2010 года также были предупреждены: они наступили уже после консолидации авторитаризма, которая непрерывно происходила, несмотря на временную косметическую «открытость» Западу, и начались слишком поздно, чтобы успеть набрать обороты.
Превентивность предусматривает репрессии, и белорусские власти показали, что они могут варьировать интенсивность, время и направленность этих репрессий.
Режим также научился превентивно управлять выборами. Полностью непрозрачный процесс подсчета голосов и массовое досрочное голосование упрощают фальсификации; но в то же время они лишают политической субъектности потенциальный протест, демонстрируя, что конкурс закончился, не успев начаться.
Формула «1+3»
Белорусский способ управления выборами также включает в себя ряд политтехнологий. Выборы в 2006 и 2015 годах показали, что власти последовательно используют формулу «1+3» (по сути, так было и на выборах 2010 года, несмотря на то, что вообще-то было десять кандидатов).
«Номер 1» Это Лукашенко. Остальные три кандидата — его соперники. Это, во-первых, его традиционный фейковый спарринг-партнер Сергей Гайдукевич (белорусский эквивалент Владимира Жириновского, чья действительная задача заключается в том, чтобы нападать на оппозицию). Далее идет символический оппозиционный кандидат, но никогда не один и тот же. Обычно прозападный, чтобы выборы выглядели за границей попристойнее. Но оппозиции тяжело заручиться поддержкой электората из-за конкуренции с четвертым кандидатом — тем самым, которого все обсуждают, потому что непонятно, поддерживает ли режим его тайно, или нет.
Эта формула, безусловно, была превентивной. Оппозиции никогда не давали возможности сплотить своих сторонников между выборами. А само наличие кандидатов-спойлеров дискредитировало понятие «оппозиции».
Выборы-2020: формула рушится
Выборы 2020 года показывают, что формула рушится.
Еще в 2015 году клонирование кандидатов было настолько популярным, что у самого клона — Гайдукевича, появился еще один клон — Николай Улахович. Но по мере приближения выборов 2020 года сначала Сергей Гайдукевич уступил место своему сыну Олегу, а потом и Олег снялся с выборов из-за риска обратного эффекта использования кандидатов-спойлеров. На этот раз уже власти не решились рисковать потерять голоса Лукашенко в случае разлома его электората Гайдукевичем.
На текущих выборах немало участников, чья лояльность пока неясна, но также заметно возрождение реальной политической субъектности: оживилась «традиционная» оппозиция, популистскую кампанию ведет Сергей Тихановский и появились явные перебежчики из лагеря власти Валерий Цепкало и Виктор Бабарико.[1] Это новый вызов, который режим не смог предотвратить.
Все режимы стареют. Власти боятся потерять контроль и пытаются снова закручивать гайки. Но это уже больше похоже на запаздывающий «авторитаризм».
Внешние угрозы кажутся все более далекими, кроме одной. Реальной угрозы в стиле майдана в Беларуси после 2014 года не было. Протесты «нетунеядцев» в 2017 году были иного типа: мысль о том, что их инспирировали из-за «Белого легиона», явно была придумкой для прикрытия разгона.
Теперь реальной внешней угрозой является не цветная революция, а вмешательство России.
Это подводит нас ко второй идее Виталия об «авторитарном интернационале». В ХХ веке считалось, что националистического или «правого» эквивалента Коминтерну никогда не будет, потому что национализмы соперничают друг с другом. Но авторитарные государства, безусловно, могут сотрудничать и обмениваться опытом, особенно в новейшую эпоху так называемого «умного авторитаризма» (smart authoritarianism).
«Авторитарный интернационал» не проводит сходок в местах, напоминающих бандитское логово из фильма о Джеймсе Бонде. Он просто может служить метафорическим каналом для «авторитарного обучения» и обмена «контрреволюционными технологиями». Мое собственное исследование посвящено тому, как политтехнологии все чаще спользуются «умными», а не традиционными авторитарными государствами в условиях того, что Левицкий и Уэй называли конкурентным авторитаризмом, где «[политическая] конкуренция… реальная, но нечестная», а «оппозиционные силы ограничены крайне нестабильным, а иногда и опасным полем для игры».[2] Политическая технология — это средство, с помощью которого такая тщательно контролируемая конкуренция становится несправедливой.
Если соединить две концепции Силицкого
Но соедините две концепции Виталия вместе. Как реагирует превентивно-авторитарное государство, если его главная угроза исходит от предполагаемого партнера по «авторитарному интернационалу»?
У России есть то, что можно назвать «проблемой друзей-врагов»: она последовательно подрывает даже те страны, которые должны быть ее союзниками, значит, они не останутся союзниками надолго.
Таким образом, авторитарный интернационал может в итоге оказаться «конструкцией, которая сама себя разрушает», наподобие мифического «националистического интернационала».
Возможно, самая большая дань уважения Виталию заключается в том, что исследование авторитаризма теперь разветвилось во многих направлениях. Образовалась целая новая академическая дисциплина, посвященная «перениманию авторитарного опыта», включающая таких ученых, как Томас Амброзио, Роберт Хорват и мой аспирант Стивен Холл. «Умный» авторитаризм, или «постмодернистский» информационный авторитаризм, изучался Петром Померанцевым, Сергеем Гуриевым, Трейзманом и лично мной.[3]
Хорошие идеи порождают новые хорошие идеи.
[1] See Andrew Wilson, ‘The Least Predictable Belarusian Election in Decades’, ECFR, 28 May 2020; www.ecfr.eu/article/commentary_the_least_predictable_belarusian_election_in_decades, and Tadeusz Giczan, ‘Why This Year Belarus’ Presidential Campaign Might be the Most Interesting in Decades’, Waidelotte, 20 May 2020; http://waidelotte.org/why-this-year-belarus-presidential-campaign-might-be-the-most-interesting-in-decades/
[2] Steven Levitsky and Lucan Way, Competitive Authoritarianism: Hybrid Regimes After the Cold War , (Cambridge, UK: Cambridge University Press, 2001), pp. 5-7.
[3] Wilson, The Globalisation of Political Technology (forthcoming); Sergei Guriev and Daniel Treisman, How Modern Dictators Survive: An Informational Theory of the New Authoritarianism, LSE Paper, July 2015; www.lse.ac.uk/government/research/resgroups/PSPE/pdf/2015/Guriev.pdf; Peter Pomerantsev, ‘Russia: A Post-Modern Dictatorship?’, Legatum Institute, October 2013; www.li.com/docs/default-source/publications/pomeransev1_russia_imr_web_final.pdf?sfvrsn=4
Перевод на русский - Наша Нива
* Эндрю Уилсон — профессор Университетского колледжа Лондона, старший сотрудник Европейского совета по международным отношениям (ECFR), автор книги «Беларусь: последняя диктатура Европы» (2011).
Фото: http://studiahumana.com/